Джентльмены чужих писем не читают - Страница 23

Вошёл Серебряков, взглядом показал шефу, что с клиентом – полный порядок и молча встал на пороге.

– Ну, что стоите, как столб? – спросил Петров после некоторой паузы. – Заняться нечем?

Серебряков молча пожал плечами и ни малейшего желания уходить не проявил. Видно, впрямь нечем было молодцу заняться.

– Ну, не знаю я, не знаю! – раздраженно заговорил генерал-майор. – Не знаю пока! Дайте встречусь с ними – может, они мне скажут. А пока – ничего не знаю!

На лице громилы появилось подобие некоторого удовлетворения. Он повернулся и вышел, негромко притворив за собою дверь.

Петров нажал в столе неприметную кнопку и сказал в пространство:

– Голубева ко мне!

Через минуту в кабинет с чемоданчиком в руке вошёл не по возрасту лысый лейтенант Голубев – дежурный по связи.

– Проверьте седьмую линию, – приказал резидент.

Голубев подошёл к столу, на котором стояло восемь телефонных аппаратов, раскрыл чемоданчик и сунул в один из аппаратов какие-то разноцветные провода. Затем он достал из чемоданчика наушники необычной формы, надел их на лысый череп и чем-то щелкнул. Минуты полторы он внимательно прислушивался, затем сложил всё обратно в чемоданчик и сказал:

– Чисто.

– Свободны, – сказал резидент и, как только дверь за Голубевым закрылась, набрал на защищенном от прослушиваний аппарате почти никому не известный номер. Трубку сняли после второго гудка.

– Hi, Billy, – с несколько фальшивой весёлостью сказал в трубку Петров. – How are you?

– Hi, Эдик, – ответили ему. – Ти можеш каварит пха-рюски. Я отин. Just a sec, только виклютчю тиви.

– Что, смотришь? – фальшиво усмехнулся резидент.

– Смотрью, смотрью! – радостно заквохтал Билли.

– Интересно? – мрачно спросил Петров.

– Ошен, ошен интересно! – заверил его Билли. – Очшен!

Чертову цээрушнику – как автомобилю «жигули» ‑ всегда требовался некоторый филологический разогрев, после чего он вполне мог говорить по-русски почти без всякого акцента.

– Как насчёт ланча тет-а-тет? – спросил слегка уязвлённый резидент.

– O'key, – сказал невидимый собеседник. – Только для ланча несколько поздно-уато. Назовем это “ужин”. Где?..

– Как насчёт “El Manzanito”? Прямо сейчас?

– O'key.

Глава 8. Чтобы служба мёдом не казалась

Хорошо, что солнце перед закатом уже не такое свински яркое. Это кайф. Конечно, служба здесь – не бей лежачего, не суши стоячего, но даже в этой лафовейшей из житух есть свои неудобства. Тёмные очки, например, надевать нельзя категорически. Шляпой или какой другой сомбрерой закрывать морду, которая не привыкла к тропическому солнцу и никогда не привыкнет, тоже не моги. Жарься до рези в глазах, до обморока, но не прячь личину от мирных жителей страны Маньяны. Руки не смей засовывать в карманы. Весь ты с ног до головы обязанный быть на виду у честных маньянцев, как фреска на фасаде здания штаб-квартиры Национально-Революционной Партии. Весь твой экстерьер должен быть настежь открыт интересующимся тобою гражданам. Тогда им будет меньше дела до твоего интерьера.

И ни при каких обстоятельствах не употребляй множественное число первого лица. Никаких nosotres – “мы” ‑ быть в твоей жизни не должно. Vosotros – пожалуйста. Ud, Uds, ellos, ellas – сколько угодно. Только “нас” – нет в природе. Нет, и всё.

А есть – yo, то есть я, боливийский беженец Иван Досуарес. Я иду по предвечерней маньянской столице, по злачному району Канделария, как ленивый фраер, не спеша, бесстрастно поглядывая по сторонам, постригивая глазами тёлок, но без всякого нахальства, без намёка, без вечернего сексапила, без утробного самцовского рева и клацанья рогами. И не только потому, прекрасные сеньоры, что мне хватило на сегодня безымянной блондинки в номере отеля, телефон которой я стёр из памяти своего мобильника едва вышедши из отеля, но и потому, что есть у меня сегодня ещё и другие дела. Я – волк, я – кот, я – гиена, я – заяц. У меня большие уши, у меня хитрые повадки, у меня острые зубы, у меня мягкие подушечки на лапках. Я готовлюсь к войне.

Иван ещё в прошлое посещение столицы приметил в самом сердце каменных джунглей стометровый проходной коридор шириной метра четыре, заваленный мусором и донельзя загаженный.

Справа и слева тянулись серые кирпичные стены без окон. В проулок выходили три двери. За двумя из них, по прикидкам Ивана, должны были находиться чёрные ходы забегаловок. Что было за третьей дверью – Иван не знал. Но явно не контрразведка.

То, что проулок был загажен, играло на руку: лишний раз человек сюда не полезет, а если полезет, то исключительно для того, чтобы справить нужду, стало быть, мало шансов, что заподозрят завернувшего сюда в злых намерениях, а если и заподозрят, то будет чем отбрехаться: зашел, дескать, пописать, как всякий маньянец себе позволяет в вечерний час, что в этом такого?

Когда Иван свернул в узкую щель между восьмиэтажными каменными домами, в его распоряжении оставалось восемнадцать минут сорок секунд светлого времени. Пройдя метров двадцать, он оглянулся. Нет, никто не заинтересовался широкоплечим парнем, зачем-то заглянувшим туда, куда благонамеренные граждане заглядывать привычки не имеют. Да и народу на улице было пока немного: весёлый район Канделария наполнялся разухабистой толпой только с наступлением ночи.

Настанет ночь, и вылезут из щелей, подобной этой, подонки рода человеческого – омерзительные амары со своими важничающими толстожопыми шмаровозами в белых шляпах и цепях. Секс за деньги Иван считал извращением. Особенно в Маньяне. Лезть к этим страшным ночным уличным трещинам: наглым, щербатым, вонючим, полупьяным, грязноватым… когда днём вокруг столько прекрасных неохоженных телок, только и мечтающих отдаться нормальному парню, и без всяких денег. Е-рун-да-с.