Джентльмены чужих писем не читают - Страница 52

Дяде Пете, конечно, до какого-то задрипанного полковника Бурлака дела мало. Прошли те времена, когда страна Маньяна являлась сильным стратегическим объектом. Никому она на хер теперь не нужна и неинтересна, как и маньянский резидент. Точно так же пока – как ни прискорбно, но это так – и Валера Мещеряков неинтересен своему дядьке по отцу, своей, как раньше говорили – “лапе”, а теперь говорят – “крыше” в ГРУ, дяде Пете, генерал-лейтенанту из родного второго Главного управления Генштаба. И наблюдение за Бурлаком, разумеется, – нечто навроде домашнего задания, теста на преданность, на оперативность, на исполнительность. Не более того. Что бы Бурлак ни сделал – хоть пускай продаст Главную Военную Тайну проклятым маньянским буржуинам – никого это не взволнует во втором Главном управлении, продал – и продал. Тем более всем по хрен такая провинность резидента, как личная встреча с агентом глубокого залегания, за что в старые времена эвакуировали бы в три часа и агента, и резидента собственной персоной. И пятого шифровальщика с ними – за компанию. И дело Мещерякова – не предотвратить продажу этой Главной Военной Тайны. Дело его – вовремя об этом дядю Петю оповестить.

Потому что – дальше идут материи, о которых и думать-то возможно только шепотом – потому что о мощности денежных потоков, что протекают под настилами рутинной разведработы можно только догадываться, и окунают сильные мира сего, к которым без сомнения можно отнести и дядю Петю, в эти потоки только самых доверенных и приближённых, преданных и хитрожопых, а потом… тс-с-с…

Вот и рвал Мещеряков жопу, чтобы показать дядюшке, какой он для него подарок. Полнейшую информацию обо всём, что творилось в маньянской резидентуре, дядя Петя получал регулярно. А сейчас племянничек немедленно сядет писать рапорт о предложении Серебрякова, – тем более, завтра очень удачная оказия: улетает в Москву посольский шофёр с беременной женой; можно передать с ним конвертик «для мамы». А заодно отослать дяде Пете фотографию старика плешивого, с которым Бурлак, судя по всему, встречался в фешенебельном мотеле для голубых El Hermano Vespertino. Уж, наверное, не для плотских утех он с ним встречался… И погладят Валеру по головке за оперативную смекалку. Кстати, насчёт “по головке погладят”. Как только Бурлака ущучим, нужно будет все-таки Маринку Серебряковскую трахнуть. Уж больно хороша баба. Глаза чёрные, страстные, наглые. Небось, когда кончает, орёт, как Маша Распутина. Жопа – как футбольный мяч. Нет, как волейбольный: круглая и упругая, но при всем при том ещё и лёгкая. Сиськи…

Рот наполнился слюной.

А что делать? Тяжела военная служба, иной раз и женской ласки захочется. А у сучонка восемь месяцев не было с бабами никаких дел.

Не считая Дуньки Кулаковой, конечно, – верной подруги всякого военного человека.

Глава 19. Наследник Октября

Что и говорить, преувеличил, преувеличил полковник Бурлак в приватной беседе со старым другом Мишей Телешовым традиционные маньянские добродетели. Пропитавшийся за двадцать лет службы здесь – что греха таить! – любовью к этой бестолковой и необычной стране, он всё же выдал желаемое за действительное, безжалостно ограничив диапазон приложения сексуальных возможностей маньянских мужчин.

Ишаков, конечно, в начале 21 века в Маньяне, несмотря на жаркий климат, днём с огнём не сыщешь. Во всяком случае, севернее Маньяна-сити они все куда-то перевелись в последнее время. Но козы – те всё ещё водятся в изобилии.

В частности, в горной деревушке Эль-Хибаро, где родился и вырос Михелито, некогда правая рука покойного Октября Гальвеса Морене, а теперь кандидат в непосредственные его наследники, – там козье стадо имелось.

Знаете ли вы, что такое маньянская коза? Откуда вам знать. А вот Михелито мог бы многое порассказать про это восьмое чудо света. Влейте в Михелито ведро текилы, нарежьте на закуску сладкого лучка и полбанос, зажгите ему длинную “гавану”, сядьте и слушайте. Вы услышите о маньянской козе такое, о чём даже не догадываются учёные профессора с зоологической кафедры маньянского университета. Постарайтесь не обижаться на редкостное самодовольство, которым будет при этом лосниться его широкое лицо. Он заслужил на это право.

Шестнадцати лет Мигель бежал из родных пенатов, не выдержав экзамена на аттестат зрелости, который ежегодно устраивался по весне на дальнем козьем выгоне в присутствии доброй половины мужского населения деревни. Поняв после провала, что теперь друзья от него отвернутся, девушки станут показывать на него пальцем и хихикать, а папаша, старый Исидро, отправит его спать в коровник и пасти свиней вместо малыша Мамерто, юный неудачник той же ночью подломал сундук бабушки (которая единственная из всей семьи отнеслась с сочувствием к его первому жизненному поражению) и с восемнадцатью бабушкиными песо в кармане отбыл в Маньяна-сити.

Он сказал себе, что ещё вернётся в Эль-Хибаро. Научится пялить коз как никто другой в их деревне, до смерти научится их пялить, и вернётся. И вот тогда уж покажет всем: и друзьям-зубоскалам, и наглым девкам, и папаше, и, конечно же, всему козьему стаду.

Но он не вернулся. Жизнь закрутила его и завертела, как это случается с любым сельским парнем, прибывающим завоевывать столицу своего государства. В суматохе, связанной с необходимостью как-то зарабатывать на хлеб, козья проблема отошла далеко на задний план и вскоре совсем бы забылась, если бы не знаменитые студенческие волнения семьдесят шестого года, круто развернувшие судьбу будущей звезды маньянского терроризма.