Джентльмены чужих писем не читают - Страница 56

– Возможно-с.

– Поехали. Если он ещё в машине, если мы не опоздали и на него матерьял получим – будет тебе две штуки.

– Плюс те две, об которых договаривались – на оперативные расходы.

– Заметано.

– Тогда заезжай в гараж. Только слева, там, где из него выезжают.

Через десять секунд они были в просторном безлюдном подземелье со слабым освещением, где вдоль стен стояли сотни пустых автомобилей, а вечером будут стоять тысячи.

– Здесь его нет, – сказал сучонок, прижав к уху наушник. – Давай ниже.

Сигнал появился только на третьем, самом нижнем, уровне гаража.

– Трахается… – сказал сучонок с недоумением. – В его-то годы… Так вот, значит, в чем дело…

– Дай послушать, – Серебряков протянул руку за наушником. – И впрямь… – На его звериной роже нарисовалась похабная улыбочка. – Ай да Бурлак, ай да сукин сын… И ещё как трахается!.. С придыханиями какими… – добавил он с восхищением. – Во дает!.. Где он?

– В том конце гаража, – ответил сучонок, посмотрев на прибор.

– Ладно, пошли.

– Куда? Я не пойду.

– Пойдешь. Побежишь – свои четыре штуки отрабатывать. Куда ты на хер денешься. Дверцу мне откроешь. А я их сфотографирую. Худо-бедно, а подарочек начальству будет. Не то, конечно, что бы хотелось, но… на безрыбье сам раком встанешь…

Он достал из бардачка фотоаппарат “минокс” и два прибора ночного видения, тихо-тихо вылез из машины и, обходя стороной освещенные места, двинулся к погруженному во мрак противоположному концу гаража.

Мещеряков на цыпочках покрался вслед за ним. Морду он обвязал носовым платком, хотя это была напрасная предосторожность: ослепленный вспышкой, Бурлак всё равно ничего и никого не разглядит. Тем более, на верхней половине морды у Валерия Павловича будет ПНВ. Так что Бурлак если даже что и разглядит, то своего заместителя всё равно не узнает. А тут же пойдет и застрелится, зная, что всё равно жизнь его на этом завершилась, кто бы его не сфотографировал в сладкой позе: свои ли, чужие. Контора, впрочем, будет играть с ним в свои игры, от которых Мещерякову не будет никакой выгоды, кроме пяти тысяч долларов, на которые больше одного квадратного метра московской недвижимости всё равно не купишь. И застрелиться, пожалуй что, Контора Бурлаку не даст. Конторе никакой выгоды от того, что он застрелится, нет и не будет. А чтобы он застрелился, Мещеряков тоже на него должен иметь материалы. Чёрт с ним, пусть не стреляется. Нехай живет, огурцы выращивает. А дядя Петя в Москве фотокарточку эротического характера с маньянским резидентом в главной роли иметь обязан. На сколько сантиметров вырастет после этого в его глазах родной племянничек – даже жутко предположить.

Валерий Павлович подёргал Серебрякова за рукав. Тот обернулся, раздраженный. Сучонок показал ему два пальца.

– Два снимка сделай, два!.. – прошептал он. – Один – для меня!.. А то я поворачиваюсь и ухожу!..

Серебряков кивнул, и они покрались дальше. Вскоре из мрака проступили смутные очертания “опеля”. Машина ходила ходуном. Амортизаторы скрипели, казалось, на весь жилищный комплекс “Гарсиа Лорка”. Серебряков приготовил фотоаппарат и кивком велел сучонку открыть дверь.

А в старое время, интересно, что бы со мной сделали за этот поступок, подумал Мещеряков, делая шаг к отплясывающей сладкого гопака автомашине. В старые добрые времена, когда корпоративность ценилась пуще присяги родной партии и правительству?.. Сожгли бы живьём в печке, как описано в книге этого гада – Резуна?.. Или, как сделали с полковником Подолякой в семьдесят восьмом, снимали бы кожу небольшими кусками, поливая спиртом свежие лохмотья мяса?.. А ведь Подоляка всего-навсего продал англичанам пятерых отработанных агентов, на которых ГРУ давным-давно поставило крест… А чтобы кто-то своего резидента продал КГБ – такого, пожалуй, и не было в истории советской военной разведки. Может, и было, но по сей день считается фактом настолько позорным, что дядя Петя про это племянничку даже и не рассказывал. Про Подоляку – рассказывал, про Торопцева из монреальской резидентуры, который передал австралийцам чертежи первой “Акулы” – Russian's silent sub, и которому лично загонял под ногти иголки с резьбой М0.2 и с оперением на конце, направляя на них вентилятор, – рассказывал, а про сдачу коллеги смежникам – нет.

Ну что ж, не без юмора подумал Мещеряков. Всё когда-нибудь случается в первый раз, сказала мама дочке. Он взялся за ручку двери и рванул её на себя.

Он увидел зелёное, всё в изумрудинах любовного пота, лицо капитана Машкова, чье-то чёрное и блестящее лицо – ниже, на уровне педалей, а потом перед глазами взорвалась атомная бомба, и Мещеряков ослеп. Мало, что ослеп – глаза резало со страшной силой, так, что не было мочи терпеть. Кажется, ещё пару раз сверкнуло, но он уже ничего не видел, хотя глаза, кажется, были открыты. Чья-то могучая рука схватила его за шиворот и поволокла куда-то. Он побежал, ничего перед собой не видя. Бежать пришлось долго.

Наконец, его впихнули в машину. Он застонал, растирая глаза. Было нестерпимо больно.

– Ничего не вижу!.. – простонал сучонок. – И режет… режет глаза, как ножом…

– Так зажмуриваться надо! – сказал Серебряков. – А лучше – вообще снимать ПНВ на хер, когда со вспышкой фотографируют. Можно вообще зрения лишиться. Ты что, парень, с такими вещами разве шутят?..

Чёрная девица, привезшая Ивана в подземный гараж под “Гарсиа Лорка”, была до такой степени сексапильна, что его Степан Иванович под штанами всю дорогу так и елозил по бедру, никак не давая хозяину сосредоточиться перед важной встречей с командиром. Ивану приходилось иметь дело с негритянками – будущий объект его деятельности имел белую кожу, так что секс с ними был для него вещью безопасною. Чёрные девушки пахли сладко и таинственно. От них кружилась голова, и койка то и дело проваливалась куда-то вниз, в геенну огненной африканской страсти. До сладострастных судорог доводило уже одно только скольжение шаррршавых пальцев по ровной шелковой коже. Сочетание розового с шоколадным сводило с ума. Вот только наутро после тесного общения с чернокожими красотками у него бывало чувство, что он не трахался, а отжимался от пола своей комнатухи, и не тысячу раз, как обычно, а все двадцать тысяч, хоть это и не в человеческих силах, во всяком случае, ему пока будет слабо, даже, наверное, после года воздержания. Наутро он вяло поднимался с постели и опаздывал в контору. В такие понедельники все лица, попадавшиеся ему навстречу, были стёрты, а краски – тусклы. Степан Иванович покрывался мозолями и целую неделю бывал нечувствителен к окружающей природе. После третьего раза Иван сказал себе, что с негритянками он больше дела иметь не будет. Не для русского человека эти марафонские забеги. Так его для выполнения главного задания не хватит.