…Через некоторое время они выбрались из кювета и помчались дальше. Изнасилованный старший лейтенант хватал открытым ртом прохладный воздух, а вдохновлённая Габриэла давила что есть сил на газ и громким сигналом разгоняла со своего пути встречные и попутные автомобили.
– Только я ведь бедный… – сказал Иван. – Пока… Вступать в сплочённые ряды альфонсов?.. Это мерзко, по моему…
– Фи, – сказала Габриэла. – Не морочь себе этим голову. Я никогда бы не вышла замуж за богатого.
Потом она прижалась к его плечу и спросила:
– А как у вас в Боливии девушки выходят замуж?
– Наверное, так же как и здесь… – ответил Иван. – Впрочем, не знаю. Может, и есть какие-нибудь отличия.
– А в том месте, где ты родился – какие там свадьбы?
– Тихие, – догадался сказать Иван. – Только близкие родственники, и без всякой помпы.
– Вот и у нас с тобой будет точно так же, – вздохнула Габриэла.
И вскоре они примчались в небольшой городок под названием Чильпандинго. Габриэла затормозила возле ночной закусочной.
– Выпей кофе, любимый. У меня тут одно дело.
– Среди ночи?
– Вот ты уже и ревнуешь. Это плюс, как говорит папочка. Не ревнуй, пожалуйста. Это совсем, совсем из другой оперы. Я тебе расскажу когда-нибудь. Попозже.
– Однако, ночь, – сказал Иван, имитируя недовольство. – На тебя могут напасть, обидеть какие-нибудь уроды…
– Я закричу. Честное слово.
Чёрта с два, сказал себе Иван, ты закричишь. Не хотел бы я оказаться на месте этих уродов…
Он опустился поглубже на своём сиденье, снял с руки часы, подцепил ногтем и вытащил из них двухдюймовую антенну, нажал три раза на кнопку и прислушался. Микрофон диаметром миллиметра в полтора болтался на широкой гофрированной юбке его возлюбленной, у самых её щиколоток, зацепившись за мягкую ткань микроскопическими, как у репейника, колючками. Ещё два точно таких же были спрятаны у Ивана в каблуке ботинка, – Бурлак не поскупился на спецсредства и оборудование.
Через несколько минут в наушнике послышались голоса. Миниатюрная техника сильно искажала тембр, но Ивану удалось разобрать, что голосов было двое. Один принадлежал мужчине, другой, как и следовало ожидать, – женщине.
– …Не бери в голову, – сказал мужской голос. – Все ребята тебя уважают, никто не верит, что Мигель что-нибудь против на тебя нароет…
– Этот Мигель – такая большая сволочь, что может и нарыть…
– Чтобы этого не было, ребята сказали, пусть ты несешь la bomba. Дела покрывают слова. Если Акция пройдет нормально, то и проверять будет нечего. Вот так.
– Кого актируем?
– “Макдоналд'с” в Маньяна-сити.
– Это который?
– На проспекте Инсурхентес, рядом с “Полифорумом”.
– Давно пора.
Иван похолодел и сполз ещё ниже. Суровая правда бытия, о наличии которой он как-то подзабыл в последние три дня, подкралась к нему в ночи и лизнула его в лицо холодным шершавым языком. Он судорожно полез в бардачок, достал оттуда пластинку “чикле”, развернул, сунул в рот и принялся жевать, потому что иначе бы ни за что не совладал с лицом, и возлюбленная, вернувшись к машине, мигом заметит, что что-то с ним не так. Главное, не бояться её, главное не бояться, вспомнил он заветы полковника Бурлака. Помнить, что она – баба, у которой мозги немножечко наизнанку. И не более того. Не монстр, не терминатор Т-1000, не граф Дракула с телескопическими клыками. Просто баба. К тому же влюблённая в меня, дурака.
– Забирай…
– Давай. Тяжелая…
– Там часовой механизм, обычный, ты разберешься…
– Да, я работала с таким в Гутьеррасе…
– Значит, в среду, в двенадцать. Ставь её в среднем зале, там больше всего народу. Таймер выставлен на восемнадцать минут.
‑ Зачем так много?
– Чтобы чисто уйти. Ильдефонсо подстрахует тебя и заберет после Акции.
‑ Ясно.
– Агата!.. Может, тебя подвезти домой?..
– Ты что, Релампахо, забыл о правилах?..
– Ну, может, осторожненько?..
– Выбрось из головы. Будем считать, что я этого ничего не слышала.
– Да, да. Извини. А может, после акции…
– Нет. Отправляйся-ка спать, компаньеро.
– А жаль. Честное слово, жаль. И тебе будет жаль, принцесса.
– Ты, Релампахо, сошёл с ума. ещё слово, и будем объясняться на собрании…
– Да ладно! Я пошутил, женщина! Ни черта не понимаешь шуток. Забирай игрушку и вали отсюда, компаньера. Да, не вздумай оставлять её под столом в авоське.
– Не учи ученого, амиго. Меня готовили к таким штукам. Hasta la vista!
– Hasta la vista.
Парнишка всерьёз расстроился, думал Бурлак, усаживаясь в свой серый “опель”. Слабак. Вкуса крови не знает ни хрена. Значит, и в глотку вцепляться не научится. Не наш человек. Не разведчик. Гуманист. Сопляк. Валенок сибирский.
От него, впрочем, и не требуется в глотку вцепляться. В п… вцепился объекту – и ладно. А в глотку – это уж мы сами с Машковым. Как-нибудь с Божьей помощью. Осуществим, так сказать, кожно-ногтевой контакт. Гад буду, уйду на пензию – сманю за собой Машкова. Вот кто умеет в глотку-то вцепляться! Не хера парню в ГРУ делать. Без меня его сучонок сожрёт с говном и даже не рыгнет, пидарас.
А не сучонок сожрёт – бройлеры в лампасах сожрут. Как уже сожрали пол-страны и две трети армии. Суки. А что покамест не сожрали, как ГРУ, например, то обескровили. Деньги – кровь – высосали, растащили по карманам, по спецсчетам в Коста-Рике, Люксембурге, Швейцарии. Лучших людей – тоже кровь сущую – высосали, поувольняли, посокращали, пораспихали по отдаленным полигонам. Гады. В наше время порядочному человеку в армии не место. Наше время порядочному человеку надо перетерпеть. Просто перетерпеть. Перетоптаться где-нибудь в сторонке. Когда-нибудь количество топтунов перерастёт-таки в грозное качество. И тогда из земли вырастет рычаг, который достанет до неба, люди, честные люди, хором дружно возьмутся за него, потянут все вместе, и тогда история пойдет в правильном направлении.