Джентльмены чужих писем не читают - Страница 68

– Но ведь ты ничего не знаешь, ничего не умеешь…

– Я полчаса назад не умел играть в теннис…

Эта реплика заставила Орезу, растиравшего полотенцем свои неплохо сохранившиеся телеса, сесть на лавку. Секунду-другую он осмысливал услышанное, потом громко расхохотался.

– Это убеждает, парень! Ладно. Расскажи мне в двух словах, что такое ипотечный кредит.

Иван рассказал.

– А коэффициент изменения сводного индекса оптовых цен?

Иван помялся, но объяснил. Как раз это ему в Академии рассказали.

– Ладно, давай продолжим разговор на днях. Скажем, послезавтра. А сейчас сменим тему: Габри не желает об этих делах слышать за обедом… А послезавтра я, может, и предложу тебе кое-что по существу. Напиши мне на бумажке свои данные: полное имя, место и дату рождения, номер карточки социального страхования, если она у тебя есть…

Ужинали они при свечах, но и такого скромного освещения было достаточно сеньору Орезе, чтобы констатировать грустный и приятный факт: никогда он не видел свою дочь такой счастливой. Даже наполовину такой счастливой. На четверть.

Сеньор Ореза вздыхал и подливал себе красного вина. Габриэла почти ничего не ела и потчевала Ивана, который, напротив, жрал за четверых. На небо высыпали звёзды. Ветерок с океана принес к благоухающему столу йодистый запах гниющих водорослей, запах, жителям побережья – родной, прочим – ностальгический. Жизнь катилась своим чередом.

– Я устал, пойду, пожалуй, лягу и усну, – сказал папочка. – Заодно распоряжусь насчёт комнаты Ивану. Думаю, ему будет удобнее наверху?..

– Только не очень далеко от моей, папа, – сказала Габриэла и засмеялась хриплым бандитским смехом. – А то, когда ночью буду к нему пробираться – перебужу весь дом.

– О, времена, о, нравы! – вздохнул Ореза и поднялся из-за стола. – Слышала бы тебя твоя мать…

– Она слышит, – Габриэла посерьёзнела. – Папа, ещё рано, мы с Иваном съездим покататься, потом вернёмся. Что же касается нравов, вспомни, чем ты сам занимался в молодости и мне признался. Я теперь тебя буду шантажировать.

Папа поднял руки и ретировался.

Минут пять Габриэла с любовью наблюдала за процессом поглощения Иваном разной биомассы, а потом вдруг завопила:

– Папа!!!

Сеньор Ореза в одних трусах выскочил на террасу.

– Папа, я выйду за него замуж! – сказала Габриэла.

Сеньор Ореза пожал плечами и вернулся к себе. Заперев дверь на ключ, он включил компьютер, три раза промахнувшись мимо кнопки. Затем он аккуратнейшим образом ручным сканером снял отпечатки пальцев с бокала, из которого пил Иван, и отправил их куда-то в глубь Всемирной Паутины. Потом он довольно долго говорил неизвестно с кем по телефону, причем если начал беседу он в довольно резких тонах, то под конец беседы перешёл на просительные интонации, а разок даже чуть ли не взрыднул. Наговорившись, он переключил аппарат на факс и отправил своему собеседнику данные Ивана, которые тот записал ему на бумажке. Затем он снял с полки несколько книг, набрал на дверце маленького сейфа, обнаружившегося за снятыми книгами, известный ему код, достал оттуда “магнум 19”, проверил затвор, вставил магазин, вытер заводскую смазку и положил оружие под подушку. Потом он подергал за ручку входной двери и подпер её стулом, спинка которого была отпилена сверху так, чтобы как раз хватило её подпереть. Только после всех этих манипуляций он позволил себе сладко зевнуть, потянуться, налить в стакан рому на три пальца, взять со стола шпионский детектив в бумажной обложке и отправиться не спеша в сортир, он же ванная.

Серебристый “форд-скорпио”, увы, ничем, кроме количества колес, не походивший на безвременно почившую “феррари”, рассекал тяжёлый ночной океанский воздух.

– Ты действительно хочешь за меня замуж? – вдруг спросил Иван, чего, конечно, ему делать не следовало.

– Мне надо было как-то определить твой статус в нашем доме, – серьёзно сказала Агата. – Мы все-таки католическая семья. Я не могу приводить с улицы чёрт знает кого и трахаться с ним на глазах у папы, извини за резкое, но правдивое слово. Не то, чтобы он посмел возражать, но надо же знать меру. А что, это идет вразрез с твоими намерениями? Может, тебя где-нибудь на Севере или на Юге дожидается пухленькая женушка с выводком детей?

– Нет, никакая женушка меня нигде не дожидается, клянусь.

– Может, тогда не женушка, а какая-нибудь девица с наглой мордой, с ногами по два метра и буферами по пять кило?..

– Ты можешь не верить, но вот уже почти два года у меня не было ничего серьёзного с женщинами. Я ждал тебя. Я ходил днём и ночью больной тобой. Я грезил тобой. Всякую женщину я примерял на тебя: нет, не ты – и терял к ней интерес. И жил одним-единственным ожиданием: когда же, когда я тебя встречу. И практически всё время занимался только одним единственным: готовился к встрече с тобой. Самым страшным моим опасением было не то, что я тебя могу не встретить – я бы обязательно тебя встретил, никуда не делся бы; самым страшным для меня было оказаться неподготовленным к встрече с тобой, оказаться не на высоте. Больше того, я и в Маньяну-то приехал исключительно ради встречи с тобой. Я знал, что ты ждёшь меня именно здесь, а не в Чили, не в Коста-рике, не в Estados Unidоs, наконец… Ты можешь мне не верить, но всё, что я сейчас сказал – святая правда. Я вообще собираюсь тебе никогда не врать… Эй, эй, ты что делаешь? А руль?.. Руль?..

Мчавшаяся за ними с той же скоростью чёрная тяжелая “эйр-флоу” едва в них не врезалась, когда Иван дотянулся левой ногой до тормоза. Скрипнули шины, “эйр-флоу” слегка занесло, но водитель в ней сидел опытный, он выправил тачку, и она унеслась в ночь как летучий голландец. В последний миг перед тем, как ослепительная страсть погасила сознание, Иван успел удивиться, почему “эйр-флоу” не остановилась, и из неё не вылез какой-нибудь кривоногий маньянский папик и не начал поливать их изысканными проклятиями – как-то не по-маньянски это выглядело, в результате…